Колэну (Роман Дюрис) подфартило: он молод и прекрасен, а запас дублезвонов в сейфе дозволяет не работать и жить состоятельно в просторной квартире, да еще держать при для себя умнейшего личного повара Николя (Омар Си), с чьей племянницей Ализой (Аисса Маига) успешно познакомился на лекции Жана-Соля Партра (Филипп Торретон) наилучший друг Шик (Гад Эльмалех). Даже домашняя мышь (Саша Бурдо) не знает, куда девать себя от безмятежного счастья.
Стоит же Колэну загрустить от одиночества - он здесь же знакомится на вечеринке с Хлоей (Одри Тоту).
Когда наступит переизбыток радости, Хлоя заболеет, Шик совсем помешается на Партре и спустит все средства на библиографические редкости, вроде «Феномена блева» и «Пролегоменов к выбору перед тошнотой».
Сам создатель романа «Пена дней» Борис Виан описывал свою книжку кратко: «Мужчина любит даму, она заболевает и…» - далее спойлер, ежели считать таким фразу вроде «Анна Каренина кидается под поезд». Простейшую мелодраму друг литературного экспериментатора Реймона Кено и один из победителей философа Жана-Поля Сартра преобразовал в повод для игры в слова и образы. Поведать ее обычным языком - выйдет «История любви» Эрика Сигала, но у Виана чувственный фон делают нескончаемые трансформации предметного мира.
Углы комнаты округляются под действием музыки, герой изобретает пианоктейль, чтоб превращать мелодии в напитки, а в людском легком может поселиться кувшинка.
Казалось бы, кому еще экранизировать такую книжку, как не Мишелю Гондри? (По сути совладать мог Тим Бёртон в фаворитные годы). Француз ожидаемо выдает рукодельные фокусы сверх нормы: человек в костюмчике мыши дергает за нити солнечных лучей, дверной звонок носится по всей квартире, пока не запустишь в него тапком, телеповар-звезда протягивает руку помощи прямиком из духовки, от stop-motion-анимации может развиться нервный тик.
Обезумевший темп, в каком обувь в нетерпении сбегает от героя, а тарелки кочуют по столам, выдает в Гондри человека, безразличного к ритму прозы.
Трудно передать расслабленную легкость буржуазного бытия средством истерики. Режиссер так увлекается буквальным переносом виановских абсурдизмов и присочинением собственных, что, кажется, запамятывает о том, что за всеми этими говорящими с героями облачками, башмаками «из преизрядного гавиала», «квадрилью треугольником» и развеселой резней на катке есть что-то еще.
Совершенно молодая Хлоя в романе позволяла для себя скептицизм на грани презрения в отношении томного труда рабочих - Колэн винил людей в том, что они не догадываются издержать время на создание машин, которые освободят от необходимости работать. Столкновение с катастрофой не было наказанием, но наглядно показывало: тем темнее угол, в который загоняет жизнь, чем ярче она светила.
В кинофильме распад мира оказывается механизированной сменой декораций:
были танцы калоритные - сейчас будут слезы тусклые.
Поэтика Виана, в какой людские чувства развинчены до базисных частей и упакованы в гротеск, работает, подобно сердцедеру - это орудие бытует в «Пене дней» и в заглавии еще 1-го романа. Гондри сводит ее к выкидыванию гуттаперчевых коленец, к нарушающему законы евклидовой геометрии танцу скосиглазу; берет на роль Хлои не меняющуюся с возрастом актрису; превращает героев в марионеток без плюсов и недочетов.
Хрупкая вещь несчастливца Виана (супруга которого уйдет к тому самому Жан-Солю Партру, а сам он умрет в 39 лет в кинотеатре), придя глядеть экранизацию 1-го из собственных текстов, очень уязвима для критики: ее обожают восторженные дамы и остальные натуры, лелеющие конфетные замки собственного внутреннего мира. Гондри взял из первоисточника все детали, которые должны нравиться самопровозглашенным «детям индиго» (оригинальное заглавие кинофильма «Настроение индиго» отсылает к джазовой композиции Дюка Эллингтона), но пропустил несколько принципиальных нот.
Любая вариация на тему свободна от обязанностей перед оригиналом, перевод с языка литературы на язык кино не постоянно возможен, а в данном случае почтение интерпретатора разумеется. И нет ничего глупее причитаний на тему «здесь не так, как было у создателя», но все таки: в конце книжки мышь, не выдержав чужих страданий, засовывала голову в пасть коту. В кинофильме ранее не доходит - и резонно: здесь уместно разве что финальное «мимими».